«Дурное предчувствие»
Как уходили из дома
Погибшие
Симона Рудина: Из своих 17-ти лет четырнадцать она прожила в Израиле. Семья, в которой Симона была единственным ребенком, репатриировалась сюда из Вильнюса в 1987 году.
Марк, отец:
Я знал, что девочки собираются на эту дискотеку, и не возражал: я думал, что дочь это заслужила. Она не очень любила эту дискотеку, но пошла потому, что за все ее годы учебы она получила самую высокую оценку. Ей было все равно куда идти, лишь бы повеселиться. Хотя она с подружками уже месяца три не выезжали в Тель-Авив, им было неприятно гулять на набережной из-за терактов, которые происходили в Израиле.
Они перемеряли кучу одежды, и в итоге Симона одела Ритину черную с блестками кофту с одним рукавом и черные блестящие брюки. И почему-то оставила дома часы, которые остановились без двадцати двенадцать. Это мы заметили дней через десять. Хотя часы были новые и батарейки нормальные. Так они и стоят с тех пор.
Мы вместе вышли, она сказала, что через пару часов позвонит, но не успела.
Я пошел на новоселье. Был там часа два, когда мне позвонила Яна, подружка Симоны, которая в этот день осталась дома и видела взрыв по телевизору. Она позвонила буквально через пару минут после взрыва.
Я тут же ушел оттуда, позвонил Ире, сказал, что я ей сообщу, как только что-нибудь узнаю. Сел в машину и поехал в Дельфинариум. Я ехал к этому месту и плакал. Я еще ничего не знал, у меня не было никаких предчувствий, но я ехал и плакал.
Марьяна Медведенко: 16 лет. Два с половиной года назад она приехала в Израиль с родителями и тремя братьями и сестрами из Якутска, была старшей дочерью. Училась в школе Шевах-Мофет, мечтала стать компьютерным графиком.
Виктор, отец:
В пятницу она пришла из школы с подружкой, Аней Казачковой. Аня собиралась остаться у нас ночевать, чтобы не ехать домой, в Холон. Она взяла с собой купальник – на следующий день, в субботу, они хотели пойти на море. В воскресенье им надо было сдавать экзамен по черчению…
Марьяна помогла мне с уборкой в квартире. Они немножко позанимались, послушали музыку, посидели за компьютером, а потом стали собираться на дискотеку, наряжаться, краситься.
Она никогда не носила юбок, всегда ходила в брюках. А тут надела короткую юбчонку. Ходила по дому, красовалась. И стала меня уговаривать, чтобы я разрешил взять с собой Софу, младшую сестру. Я говорю: нет, не отпущу, ей еще там делать нечего, ей 14 лет всего! Она на меня рассердилась: "Почему ты ее никогда не отпускаешь со мной?" Ребята – мой троюродный брат, Митька и племянник Петька, они в армии служат - ей говорят: слушай, ты бы не ходила, а? Дискотека какая-то мрачная. Неинтересно там. Не ходи! Сходи лучше в другую. А Марьянка им говорит: «Как я пойду в другую, я же обещала! И потом там девчонки собираются все со школы. Ну, один раз схожу».
Она, может быть, и не пошла бы, но она обещала, а она всегда выполняла свои обещания. И потом, это была «русская» дискотека. Подростковая. Именно – по возрасту, там собирались подростки от 14 до 18 лет. Когда они собирались, я сказал: «Марьяна! Когда вы пойдете обратно, будет второй час ночи. Если тебя предложат подвезти на машине, ты смотри, не садись ни с кем». Она засмеялась и говорит: «Папа, я уже не маленькая, я все понимаю».
Такой я ее и запомнил.
Сидели мы с друзьями на улице, курили, и в половине двенадцатого, наверное, аж вздрогнули от взрыва. Тряхануло основательно. Я подумал, какие в пятницу могут производиться работы? Дело в том, что у нас, в нашем районе, очень часто что-то строят, грохот стоит.
Но я не подумал о теракте, не было мысли об этом. Мы еще минут десять посидели. Стали расходиться по домам. Меня ребята проводили до дома, а потом и сами разошлись. Дома я налил себе кофе, сижу, телевизор смотрю, русский канал. И в 12 часов звонит мне Петька и говорит: «Виктор, Дельфинариум взорвали». С этого все и началось.
Евгения Дорфман: 15 лет. Была единственной дочерью. Они с мамой репатриировались в Израиль из Ташкента 7 лет назад.
Фаина, мама:
Утром Евгения пошла на работу. Она немного подрабатывала. К шести вечера она вернулась, а я впервые за семь лет в пятницу вечером ушла из дома – меня пригласили в ресторан на день рождения. Я ей предложила поехать со мной, но она отказалась.
У меня очень развита интуиция, но в этот раз у меня не было никаких предчувствий, нигде не защемило. А Евгения в последнее время была в очень удрученном состоянии. Я помню, как она мне сказала: «Мама, надо жить одним днем. Неизвестно, что будет с нами завтра».
Как-то она готовилась к концерту в школе, надо было купить колготки, балетные тапочки, еще что-то. Я ей говорю: «Женя, поехали в Тель-Авив, в Дизенгоф-центр». А она мне: «Ты не понимаешь? Я боюсь». И мы поехали в Ришон, в какой-то маленький магазин.
Мне по своим делам часто приходилось ездить в Иерусалим, так она всегда меня предостерегала: «Мама, ну куда ты едешь? Ты же знаешь, какое сейчас положение в стране».
Когда я Женю спросила, на какую она идет дискотеку, она ответила: «Неважно». Моя приятельница, Ольга, ее попросила: «Женечка, ты же знаешь, что сейчас творится в стране, может, вы не пойдете?». Она сказала, что еще не решила. До того, как она ушла, я с ней почти и не общалась, она все время болтала по телефоне.
Я поехала на день рождения. А на сердце что-то было нехорошо, возможно, потому, что пригласили меня одну, без Жени: она и дочка именинника когда-то очень дружили, а потом между ними кошка пробежала. До двух часов ночи я сидела с какой-то непонятной тоской, не танцевала. И вдруг слышу, как жена именинника говорит ему: «Ты знаешь, в Тель-Авиве был взрыв…» Он, оказывается, узнал об этом еще раньше, просто никому не говорил, чтобы не испортить праздник. Ведь всегда кажется, что горе минует тебя и близких стороной.
Название «Дольфи», где это произошло, мне ничего не сказало. Я была уверена, что она не там! Меня привезли домой, захожу – Жени нет. А у меня дома был отключен телефон. Потом пришла ее подружка и сказала, что Женя в больнице…
Илья Гутман: 19 лет. Приехал с родителями и младшим братом 9 лет назад из казахстанского города Кентау. В армию не пошел – надо было работать и помогать семье.
Лариса, мама:
По пятницам он обычно работал. И в этот день, как всегда, ушел на работу. В этот день он был очень грустным, и я почему-то была вся на нервах. Я с утра тоже пошла на работу. Я вообще спокойный человек, на работе всегда с улыбкой. Но в этот день - мне трудно сказать, почему - я места себе не находила. Я не могла понять – что меня беспокоит? Что мне не так? Мне потом уже, когда это случилось, сослуживцы сказали: «Лариса, в тот день ты была сама не своя». Видимо, что-то душа моя чувствовала. Не знаю, может быть, действительно она есть – эта душа.
Он пришел с работы, покушал, лег отдыхать. Поспал немножко. Встал, собрался. Обычно, когда он шел на дискотеку, он бывал такой веселый! Танцевал, бегал по дому, а тут – собирался молча. Оделся и – без улыбки –попрощался. Я спрашиваю: «Сына, ты куда? На дискотеку?» Он говорит: «Я там буду недолго». Он вышел, потом вернулся, таким долгим взглядом посмотрел на меня… Я еще потом мужу сказала: «Какой странный взгляд у него…» Не знаю, может, он тоже что-то чувствовал.
Он ушел из дома где-то в полвосьмого… Пошел к Роме. У Ромы они посидели, поговорили, потом Рома собрался, и они поехали на берег моря, сюда, в Бат-Ям. А оттуда уже - на дискотеку. Не знаю, что их вело. Наверное, судьба.
Я ему всегда говорила: «Сыночка, там, где много народу – нельзя собираться!» А он мне: «Мам! Ну что ты беспокоишься? Все будет хорошо!»
Когда стоял вопрос о призыве его в армию, он хотел пойти в разведвойска… Он был бесстрашен, о возможности смерти, ранения – у нас вообще никогда речи не было.
Он ушел, а к нам пришла сестра мужа, мы, как всегда, сидели на улице во дворе и болтали. Потом в полдвенадцатого – нет, немножко раньше – муж повез ее домой, и по дороге они услышали взрыв. Он вернулся и мне сказал: «Лариса, был взрыв. Может быть, что-то случилось в промзоне, потому что взрыв был очень сильный». Я как почувствовала что-то, у меня сердце оборвалось. Я говорю: "Включай телевизор". Как раз показали карту Дельфинария. Я сказала: "Едем туда быстрее". Он говорит: "Бесполезно, там все перекрыто". Я говорю: «Там Илюша, и с ним что-то случилось. Потому что его мобильный не отвечает». Илюша никогда его не отключал, потому что я обычно звонила, и он говорил, где находится. Муж говорит: «Нет его там. Они, как обычно, на берегу собрались». Но мы поехали. Я всю дорогу плакала. Я знала, знала уже, в этот момент я уже знала, что его нет.
Роман Джанашвили: 21 год. Был младшим сыном у матери. Семья репатриировалась 7 лет назад из Тбилиси. Учился в школе «Амаль» в Яффо и работал в зубоврачебной лаборатории в Холоне.
Евгения, мама:
Всю неделю Рома был очень занят: работа, школа, подготовка к экзамену, репетиции… Они готовили выпускной спектакль.
В этот день он вернулся со школы и лег отдохнуть. Обычно по пятницам он мне всегда помогал готовить субботний ужин. Мы соблюдаем еврейские традиции, еще оттуда. Рома всегда у меня спрашивал: мама, что мы кушаем в Шабат? Он очень любил весь этот процесс подготовки к Шабату. Всегда спрашивал: мама, что купить?
Потом Рома встал, искупался, и мы с ним сели ужинать. Я его спросила: "Куда вы едете?" Он говорит: «Мама, я не знаю. Я уставший. Наверное, никуда».
А потом пришли его друзья и стали звать его снизу. Он стал собираться, а я прилегла на диван, смотрела телевизор. Он подошел ко мне. Оделся он точно не для дискотеки. Обычно он одевался очень красиво. А в этот раз надел простые джинсы. Он постоял передо мной, и я его опять спросила: куда вы идете? Он говорит: мама, не знаю. Потом на иврите говорит: может быть, поедем, а может, и не поедем в дискотеку. Он нагнулся, поцеловал меня, спросил: "Сколько натикало?" Было почти одиннадцать. И он ушел. А внизу его ждали Евгения, Соня, Маша и Илюша.
Они уехали, а я была спокойна, что они поехали не на дискотеку. Я им каждую пятницу говорила: ребята, не надо вам никуда ехать!
Меня этот страх постоянно преследовал. Как будто я предчувствовала что-то. Постоянно, каждую пятницу я нервничала.
Они часто ездили на эту дискотеку. Я все время ругалась. С Ромой ругалась: хватит тебе уже туда ездить, ты не маленький, займись уже своими делами. А Рома мне отвечал: мама, три дня в неделю я работаю, три дня – учусь, единственный день, когда я отдыхаю – пятница. Мы все там встречаемся. Все туда едут.
Перед тем, как уйти - Рома поцеловал меня. Он без поцелуя не уходил. Он когда приходил, меня целовал, и когда уходил, тоже целовал. Он очень ласковый был. Очень!
Потом они сели в такси, и Рома высунул из окна руку, помахал и крикнул: «Пока! До встречи!» Это были его последние слова.
Он уехал, а я смотрела телевизор и вздремнула. Меня разбудил звонок Илюшиного отца, он спрашивал номер Роминого мобильного. А Рома как раз купил новый мобильник, и мы еще не знали его номер наизусть. Я стала диктовать из записной книжки. Потом снова позвонил Илюшин отец. Я вскочила, спрашиваю: что случилось? Он говорит: "Его телефон не отвечает". Я стала звонить сама – не отвечает. Это было в первом часу ночи. А потом Илюшин отец позвонил в третий раз, сказал, что был взрыв около Дельфинариума. Тогда мы уже запаниковали, стали звонить его товарищам, спрашивать: где Рома? А потом за мной заехали родители Илюши, и мы вместе поехали их искать.
Лиана Саакян: Репатриировалась с мамой и братом-близнецом полтора года назад из Москвы. В Израиле училась в тель-авивской школе с художественным уклоном. Она очень хорошо рисовала. Незадолго до взрыва ей – им с братом - исполнилось по 16 лет.
Марина Березовская, мама:
Утром в пятницу Лиана не пошла в школу, ей нездоровилось. А я была на работе. Я ей строго-настрого наказала, чтобы она, наконец, убрала квартиру. Она очень хорошо убрала, все было в доме так чисто, так вылизано. Даже плакаты в своей комнате она переклеила, чтобы они висели ровно и не топорщились. У нее в комнате был огромный постер с дельфинами, а над самой кроватью висел плакат, на котором была изображена бомба: шар с фитилем, и подпись внизу «Улетели навсегда». Все на это всегда обращали внимание.
Она приняла душ, потом пришел репетитор по математике, Володя. Отзанимались они свой час, и Володя ушел. Потом они с Петей смотрели телевизор. У нас в гостях находился их отец, который должен был улетать 8 июня обратно в Москву, и что-то он в этот вечер начал воспитывать Лялю, а она начала активно сопротивляться. Тут к нам пришла ее подруга, Таня. Лялю звала в Ашдод другая подруга, Ангелина, но отец был категорически против, чтобы она ехала туда. И тут она сказала, что «мы не едем в Ашдод». И я была рада, что она сама так решила, и не надо будет лишний раз объясняться с отцом.
И потом они долго собирались, потому что Ляля любила краситься - ногти, глаза, губы. Обязательно что-нибудь с волосами придумает, аппликации какие-нибудь наклеит. Около десяти вечера они ушли. И она надела все черное: кофточку, брючки, сапоги… Только на кофточке белая звезда была, и пояс был блестящий.
Она попросила у меня колечко, которое мне было очень дорого – как память о бабушке. Я дала его дочери и сказала – не потеряй. Но через пару дней я нашла его. Она его не взяла. Она его оставила мне.
Перед дверью она остановилась, спросила меня: как я выгляжу, я сказала – ты красавица! И потом, закрывая за ними дверь, я сказала: "Будьте осторожны!" Вообще-то я им это каждый вечер повторяла. Теперь, когда сын уходит из дома, я закрываю себе рот, чтобы не произнести эти слова.
Я ничего не предчувствовала. То, что сказала– это страх каждодневный. Они ведь уходят, уходят поздно, в ночь.
А через несколько минут после взрыва мне позвонил сын Петя – он находился со своей компанией недалеко, возле Дизенгоф-центра, и слышал взрыв, и ему сразу же позвонили его друзья, которые знали, что Лиана – там. Петя сказал нам, что едет на месте взрыва, раненых сейчас будут развозить по больницам, и сам он поедет в Ихилов. Мы договорились, что поедем по разным больницам, чтобы быстрее найти ее.
Ирина Непомнящая: 16 лет. Через 17 дней ей должно было исполниться 17. Репатриировалась с родителями и старшим братом из Ташкента четыре года назад. Училась в школе Шевах-Мофет, хотела сдавать экзамен на аттестат зрелости по музыке.
Раиса, мама:
Я не могу сказать, что Ириша делала весь день в пятницу, потому что рано утром я ушла на работу, а она еще спала. Но когда я вечером вернулась, в квартире было чисто, они с Павликом сделали генеральную уборку, и в этот день она даже приготовила обед – макароны по-флотски. Я ее похвалила: умница какая.
Потом к Ирише приехали подружки, пошли в ее комнату, и она мне говорит: «Мама, Лариса хочет, чтобы мы вышли погулять». Я ей говорю: «Но ты же сказала, что никуда не пойдешь!» Она мне отвечает: «Да я и не хочу. Но они мне говорят: что ты все время сидишь и занимаешься, надо немножко и проветриться». Девочки погуляли, вернулись, я их покормила… Потом занялась домашними делами, а она в это время сидела в своей комнате с девочками и готовилась к экзамену по экономике.
Потом они стали одеваться, делать макияж. Ирочка надела черные брючки и черные сапожки, а кофточку – темно-бордовую с черными вкраплениями. Перед тем, как уйти, сказали – мы погуляем. Я думала, что они здесь, в городе, гуляют. Они мне не сказали, что пойдут на дискотеку.
А даже если бы Ириша мне и сказала – я бы ее не пустила? Почему им нельзя ходить на дискотеки? Но я ее спросила: "Ириша, почему ты уходишь? Ты ведь обещала заниматься!" А она мне сказала: "Мама, я не хотела, но девочки просят очень". Она не ездила на дискотеки, подружки захотели, а она не могла им отказать.
Она обещала долго не гулять и не взяла с собой ни мобильный телефон, ни паспорт, только ключи. И сказала: "Спокойной ночи, мама!"
Я помню ее прощальный взгляд: он был какой-то спокойный, и она улыбалась. Такой я ее и запомнила.
Когда они уходили, я им сказала: "Девочки, вы знаете, какое сейчас положение в стране. Не ходите в людные места. Гуляйте там, где меньше народу, будьте очень осторожны". Это были мои последние слова, которыми я их проводила.
Они ушли, а я смотрела телевизор, какой-то фильм. Потом мне позвонил сын Павлик и спросил номер телефона Ларисы, ее подруги, которая пошла с Иришей в тот вечер. Я спрашиваю: там что-нибудь случилось? Он мне говорит: нет, ничего. Потом начал звонить ее мобильный. Она ведь его с собой не взяла. Звонили девочки, ее подружки, все спрашивали – где Ириша?
А потом позвонил мальчик Саша, с которым она дружила, и он тоже меня спросил: где Ириша? Я ответила: уехала в Тель-Авив, с подружками гулять. Он меня спрашивает: "Они случайно не поехали на дискотеку Дольфи?" Я говорю: "Не знаю. А при чем тут дискотека?" Он сказал: "Там был теракт".
Мы включили телевизор – что там творилось! Мы стали звонить Павлику на мобильный, он с друзьями здесь, в Бат-Яме, гулял. Как выяснилось, он знал, что они поехали именно в Дольфи. Он мне сказал, что уже в Тель-Авиве, там все оцеплено. Я стала звонить маме Ларисы, ее подруги. Она мне говорит: Лариса попала в больницу Ихилов, другие девочки, с кем она была, там – тоже, а Ириши нет. Мы думали, что, может, она потеряла сознание, документов у нее не было, и не могут узнать, как ее фамилия. Мы собрались и поехали в Ихилов.
Анна Казачкова: 10 июня, на седьмой день после похорон ей отмечали день рождения – 16 лет.
Аня репатриировалась почти два года назад с мамой и младшим братом из Комсомольска-на-Амуре. Училась в школе Шевах-Мофет, занималась компьютерным черчением.
Анна, мама:
Я плохо помню эти дни, потому что у меня было ужасное состояние, депрессия –из-за минуса в банке и из-за того, что не могла найти подработку, а денег в доме совсем не было. А я хотела продолжить учебу, чтобы, в конце концов, дождаться вызова на экзамен для подтверждения квалификации врача.
Я боялась за Аню. Новая страна, новый менталитет, она только-только начала из яйца вылупляться. Я боялась, что она пойдет не по тому пути. Поэтому я ей говорила: пусть лучше к тебе подружки приходят.
В четверг вечером Аня меня позвала в свою комнату. Я зашла. Она, стоя перед зеркалом, сказала: я в пятницу пойду к Марьянке ночевать, потому что нас пригласили на день рождения к девочке из школы.
Я была уставшей и не стала уточнять, куда именно она собирается на день рождения, а она мне не сказала. Ей хотелось быть взрослой, и она не все хотела мне говорить. А я думала, дома будут отмечать.
Она не могла выбрать, что надеть, и попросила меня посоветовать, какая из трех кофточек на ней лучше сидит. Одна кофточка потом оказалась дома, другая – в ее сумке, с которой она ушла в пятницу утром к Марьяне, а третью так и не нашли. Видимо, именно ее она и одела на дискотеку.
Ну, в общем, мы еще посмеялись немного, она покривлялась перед зеркалом, и мы пошли спать.
Утром в пятницу она немного проспала, и быстро-быстро – оделась, умылась, и я даже не помню, успела позавтракать или нет.
Потом попросила 10 шекелей на маршрутку, чтобы вечером ехать на день рождения. Я говорю: "Аня, у меня нет ни копейки". Мне надо было накануне дать пять шекелей на экскурсию по Холону – так у меня их не было, за меня учительница заплатила. (Потом этот автобус, который был заказан на экскурсию, поехал на похороны моей дочки на кладбище...)
Когда она убегала, я ее всегда целовала. Даже догоняла у лифта, чтобы поцеловать. Поцеловала и сейчас. Выходя из квартиры, она сказала: «Ой, мама, опять мне с тяжелым портфелем возвращаться в субботу вечером домой». Это были ее последние слова…
Она уехала, а позже, днем, мне стало так плохо – не передать словами. Я чувствовала что-то непонятное, как будто я скоро сойду с ума. Думаю: неужели заучилась, заработалась? Я и спать не хотела, и делать ничего не могла. Убралась на кухне. В час ночи открыла книгу «Фармакология». Раскрываю ее – а там лежат Анины фотографии. Я сижу и смотрю на Аню - вот она маленькая, вот постарше... Я успокоилась и подумала: завтра вечером Аня вернется, и мы вместе на них посмотрим. Потом легла спать и уснула. Вдруг тишину разрывает телефонный звонок. Я вскакиваю, бегу к телефону, и мимолетом смотрю на часы: 3.15. Я сразу поняла: что-то не так. Мы же договорились с Татьяной, мамой Марьяны, что созвонимся утром.
И вдруг посреди ночи я слышу голос Татьяны. Она мне говорит: "Аня, будь спокойна. Наши девочки пошли на дискотеку в Дельфинариум". Я говорю: " На какую дискотеку? Они же пошли на день рождения!"
Она продолжает: " Там был взрыв, и есть много погибших. И очень много раненых. Наш папа уже объездил все больницы – в списках их нет. И домой они не вернулись". Я начала истерично кричать, осознавая, что случилось непоправимое. Она мне говорит: " Что ты кричишь? Еще ничего не известно. Может, они со страха убежали на море. Если ты будешь кричать, я не буду с тобой разговаривать". Я говорю: " Нет-нет, разговаривай", - а сама выпустила трубку из рук, стала кричать, упала на пол, начала по нему кататься… Потом я позвонила на мобильный к Ане - отвечал автоответчик. Я опять стала звонить к Марьяниной маме, опять стала спрашивать – нет ли новостей, а она говорит: "Подожди, еще ничего не известно. Виктор поехал второй раз по всем больницам, но еще не звонил. Есть еще несколько неопознанных детей, они на операциях. Может быть, наши девочки среди них". Тогда я, наконец, смогла своему другу, израильтянину, что-то объяснить. Сначала он хотел ехать один. А я стала плакать и просить – возьми меня. Он говорит – только если ты не будешь кричать. А я думаю про себя – как я смогу ехать в машине, если мне салона не хватает? Я металась по салону и кричала: "Что делать? Наши дети, наверное, погибли!.."
В общем, мой друг посадил меня в машину и повез в Абу-Кабир. Сын один дома оставался. Я боялась, что ребенок включит телевизор, увидит, что здесь творится, и получит шок. Я попросила подругу прийти к нам домой, дождаться, пока Саша проснется, и забрать его к ним.
В машине меня всю трясло, и я еле сдерживалась, чтобы не кричать…
Ирина Осадчая: За неделю до трагедии ей исполнилось 18 лет. Училась в 11 классе школы «Эрцог» в Холоне. Была единственной дочерью у немолодой матери, с которой они репатриировались 4 года назад из Луганска.
Бронислава, мама:
В этот день Ира пришла из школы и должна была, как обычно по пятницам, идти с подружкой, Викой Агуренко, убирать подъезд. В тот раз Вика не могла, и я пошла с Ирой. Мы так хорошо и быстро все убрали! У нас было очень хорошее настроение. Она была такая веселая! Зашли в супермаркет на площади Вайцмана, купили какие-то продукты… А еще накануне вечером она ходила к зубному врачу. Врач сказала, что надо немножко подлечить десна. Сказала, какой пастой надо пользоваться, и мы еще хотели ее купить, но забыли эту бумажку дома. Ира сказала: «Ладно, мама, я в воскресенье пойду и куплю». Не успела.
Посидели в скверике, попили колу, потом пришли домой. Она отдохнула, искупалась. Пришла Вика, и они стали собираться, краситься. Вечно она не могла собрать волосы, у нее такая непокорная грива была. А тут и волосы уложила. Она меня поцеловала, потом еще за чем-то сбегала в свою комнату, потом вернулась. И это были последние слова: "Давай, мам, еще раз поцелуемся, только осторожно, не размажь мне помаду".
В общем, они ушли - такие счастливые, такие радостные, такие красивые… Она всегда была красивой. Они ушли в десять, может, минут в пять одиннадцатого. Обычно они уходили позже. Я еще спросила – что так рано? «Ой, мам, сегодня будет бесплатный вход, и мы хотим прийти пораньше, чтобы успеть».
Они всегда возвращались в одно время. Сбрасывались, брали такси и приезжали. Я оставляла ей открытой дверь, так, чтобы меня не беспокоить, потому что если я проснусь, то уже не усну больше. Обычно в полшестого, в шесть они приходили. Иногда с Викой вместе, если случалось, что до Бат-Яма Вике денег не хватало. Они ложились у нее в комнате и спали – часов до двенадцати. Потом Вика уходила домой.
Я всегда очень не любила, когда Ира уходила из дома, но что я могла сделать? Запрещать, чтобы она тайком от меня бегала? Я не хотела. У нас с ней другие отношения были. Надо в каких-то случаях уступать, чтобы не было конфликтов.
И потом, мне не хотелось, чтобы она все время дома сидела и держалась за мою юбку. В 17-18 лет - это же невозможно!
И никаких предчувствий у меня не было. Но какая мать не волнуется, когда ребенок уходит?
И каждый раз она мне говорила: "Мам, ну что ты переживаешь! На этой дискотеке ничего не может случиться. Там двадцать раз проверят, там лишь бы кого не пускают. Там только «русские», почти постоянно одни и те же люди. Там ничего не может случиться".
Она мне всегда звонила в последний момент, перед тем, как зайти в помещение: "Мама, у меня все в порядке, я захожу". Потому что из дискотеки невозможно было звонить, там было очень шумно.
А в тот вечер она не успела мне позвонить. И до двенадцати я еще не начала волноваться. Бывало такое, правда редко, что она мне и не звонила. Я ее начинала ругать, а она: ой, мам, извини, отвлеклась, забыла…
Я как раз смотрела «Московские каникулы» по телевизору, я это очень хорошо помню, когда мне позвонил Рома, друг Вики, и сказал: "Тетя Слава, был взрыв на дискотеке, и Ира с Викой пострадали". Я спросила: "Что значит – пострадали?" Он мне говорит: "Я вам не могу точно сказать, нас полиция отогнала за загородку, но они обе лежат". Я растерялась. Он говорит: "Включите телевизор, там будет написано, в какие больницы их могли повезти". Я включила телевизор и увидела, что там творится. Ирочку по телевизору я не видела. Позвонила сестре. Она схватила такси и приехала со своим сыном. Я позвонила своим хозяевам, у которых я работаю. Они давно в Израиле, они стали обзванивать больницы. Потом моя хозяйка приехала за мной на машине. Мы оставили Андрюшу, сына сестры, дома на всякий случай. Мало ли? А вдруг она позвонит? И поехали искать ее.
Юлия Скляник: 15 лет. Репатриировалась сюда 11 лет назад с семьей из Ташкента.
Ирина, мама:
В четверг мы с ней вместе пошли в парикмахерскую, она подстриглась, еще парикмахерша спрашивала: у тебя что, сегодня день рождения? Юля сказала: "Нет. Просто у нас завтра все фотографируются. Я хочу быть красивой. В пятницу их должны были в школе сфотографировать на виньетку, и она к этому готовилась. Она заканчивала последний класс средней ступени и должна была перейти в старшую школу.
У нее были волосы до лопаток, она подстриглась до плеч, и ей было очень хорошо, она такая красивая была!
В пятницу она вернулась из школы, и они ругались с сестрой из-за вещей.
Она пришла такая обиженная, и говорит: "Вот видишь, Света опять мне не дает джинсы". После того, что случилось, Света их нашла, и говорит: смотри, она мне их оставила. И цепочку, которую она носила, не снимая, и даже ночью в ней спала, в этот день она почему-то вдруг оставила дома. Удивительно, что она ее сняла.
Я очень четко запомнила, что в этот раз Юлечка надела - черные брюки и черную маечку. Она ушла такая красивая, с новой прической, украсила волосы бабочками. Я ее поцеловала, сказала – счастливо, и она пошла. Мне Юля сказала, что они с девочками идут на дискотеку «Скуп» в Ришоне. О Дольфи вообще не было речи. Как она туда попала – я не могу понять до сих пор. В общем, все складывалось, как злой рок.
У Юльки был друг – Шауль. Она ради него все на свете могла бросить и сломя голову бежать с ним. Он ее звал в пятницу на набережную Бат-Яма, но она почему-то не пошла с ним. Другая ее подруга, Натали Нисим, израильтянка, звала ее к себе ночевать – она не захотела.
И вообще в Тель-Авив она обычно не ездила одна. Она была в Тель-Авиве всего несколько раз и только со старшей сестрой.
Кстати, когда я узнала, что они несколько раз были в «Пачо», я им сказала: «Девочки! Мне так не нравится, что вы туда ездите, потому что там Яффо, арабов много». Они еще смеялись надо мной: «Ничего не может быть. Ну, если теракт, то, значит – судьба!» У меня всегда было предчувствие, что что-то случится. Но не в этот раз.
Я с ней разговаривала за десять минут до взрыва, это потом выяснилось. Обычно я всегда ей позже на мобильный звонила – узнать, как они, где они. А в этот день я с ней разговаривала в 11.33, это я как раз хорошо запомнила. Она позвонила и сказала: "Мы в очереди на вход". Я ей говорю: "Отдыхай! Береги себя!" И все. И потом, буквально через 25 минут, мне позвонила одна из подружек и сказала, что был взрыв в Дольфи. Я тут же стала ей звонить, но телефон не отвечал. Позвонила старшей. Она была в панике. Все закрутилось, завертелось… Я позвонила мужу, он приехал, и мы помчались ее искать.
Диаз Нурманов: 21 год. Неполных два года назад репатриировался сюда из Ташкента. Один. Служил в боевых частях Армии Обороны Израиля.
Виктор Комоздражников, друг и сосед по квартире:
Я проснулся часов в двенадцать дня, как и Диаз. Помню, я сидел за компьютером и что-то печатал. Он говорит: у тебя есть игрушка какая-нибудь, чтобы поиграть на компьютере? Я говорю: да, у меня есть самолеты. Хочешь, я тебе сейчас проинсталлирую?
Потом ко мне двоюродная сестренка Таня пришла со своим парнем, и говорит: мы с Ниром идем сегодня вечером на дискотеку в «Мегаполис». Если хотите, пойдемте с нами. Я говорю: конечно, пойдем, что мы будем здесь сидеть?
А Диаз буквально только в четверг вечером вернулся с базы. Он тоже говорит: пойдем. Он себе гелем волосы зачесал. Потом мы вышли из дома, и я ему говорю: зачем ты так прилизался, все равно - наденешь каску, и вся твоя красота уйдет? А он мне: там, на месте подправлю как-нибудь. Вдруг Диаз говорит: давай заедем в Дольфи, там у меня Наталья, я хочу ее забрать, чтобы мы вместе пошли в «Мегаполис». Я говорю: но как? Мы же втроем не можем ехать на одном мопеде! Он говорит: ну, мы приедем туда, найдем ее, мы сядем в такси, а ты поедешь следом за нами. Я говорю: ладно.
Мы поехали с Диазом на моем мотоцикле и договорились с Таней, что встретимся в 11 часов около «Мегаполиса». Они как раз в одиннадцать открываются.
В пол-одиннадцатого мы выехали из дома. От моего дома до Дельфинариума я как-то засекал – ровно семь минут езды. А в тот вечер мы ехали пятьдесят минут. То не было поворота налево, то не было поворота направо, и мы постоянно ехали кругами. Все время надо было поворачивать или ехать в объезд. В общем, в тот вечер мы приехали туда в двадцать минут двенадцатого.
Светлана Губницкая, хозяйка магазина, над которым снимали квартиру Виктор и Диаз :
Мальчик со своим товарищем жил здесь, наверху, над магазином. А так как они жили одни, очень часто заходили сюда. Больше всего им не хватало внимания матери. Диаз был очень собранным и целеустремленным. Он обладал очень цельным характером. Он хотел быть полезным стране, в которой живет. И когда он узнал, что ребята здесь служат в армии не за страх, а за совесть, он попросился в боевые войска.
Он в тот день получил увольнительную и планировал поехать к маме. Ему без мамы было так одиноко! А мама жила в Москве и не собиралась в Израиль, потому что там у нее маленький ребенок. К тому же она знала, что здесь неспокойно, и Диаза уговаривала: «Может, ты вернешься? Или переедешь в Америку?». А он говорил: «Нет, мама, не существует никакой Америки. Есть только одна страна – Израиль». И все время пытался убедить в этом маму. И в тот день – пятницу, 1 июня – он раза три звонил маме и умолял ее: «Мама, приедь!». Словно душа его кричала. А когда случилось горе, работники посольства помогли, и его мама буквально на следующий день была здесь. Никак осознать не могла, что случилось непоправимое…
Он в тот день пришел из армии, отдохнул… У него была очень приятная девочка, Наташенька, 15 лет, ребенок. Ребята здесь, к сожалению, гораздо старше своего возраста. Из-за того, что происходит вокруг. В тот день они решили отдохнуть на набережной. Что еще нужно молодым? К тому же русская дискотека под боком.
Мария Тагильцева: 14 лет. Была единственной дочерью. Они с мамой приехали два года назад из Каменск-Уральского.
Ольга, мама:
В четверг мы ехали с работы, и я говорю одной женщине: "Ира, мне так грустно, я не знаю, почему". Она мне говорит: "Ольга, да ты что? У тебя ведь все хорошо. У тебя Машутка. У тебя друзья. Что ты грустишь?" А на следующий день это все произошло. И я поняла, почему я грустила.
В пятницу Машутка пошла с девочками в парк. Потом поужинала и начала собираться, краситься. Спрашивает меня: мама, можно мы пойдем с девочками на дискотеку в промзону?
Каждый раз в пятницу у нас стычки с ней были из-за этого: я ее никуда не пускала. Я всегда была против, чтобы она уходила из дома. Но она же растет. Ей же хочется с девочками куда-то пойти. А мне нужно, чтобы она дома была. Я ее не отпускала никуда. Она ругалась, угрожала, устраивала скандалы – мама, ну не могу же я все время дома сидеть!
А в тот вечер я подумала: ну как ее удержать? Ее не удержишь. Сейчас у нее такой возраст - переходной. Это просто невозможно. И я сказала - хорошо.
Мы ей купили босоножки недавно. Но они ей немножко натирали. Маша меня спрашивает: "Мама, в чем мне пойти - в ботиночках или в босоножках?" Я ей говорю: "Иди в том, в чем тебе удобно". Потом она надела черные брюки, черную блузку. Я ей говорю: "Машутка, что ты все черное одела? Ты же обычно так не одеваешься". Она мне: "Ты знаешь, что-то мне так хочется". Я спросила: "Машенька, что ты такая грустная?"
Сейчас я думаю, что она знала, куда едет, и переживала, что сказала мне неправду. Если бы она мне сказала, что едет в Тель-Авив на эту дискотеку, я бы ее не пустила. Она бы разрешение мое не получила и не поехала бы. У нее было с собой 13 шекелей – ровно столько, сколько надо, чтобы доехать до промзоны и обратно. 13 шекелей я ей дала на дорогу! Я же не знала, что она поедет в Тель-Авив.
А мы пошли с друзьями в кафе на набережную.
Вечером мне позвонила на мобильный мама третьей подружки, которая должна была с ними поехать, но осталась дома. Наши девочки втроем дружили и всегда вместе ходили. Она мне говорит: ты знаешь, что в Тель-Авиве был взрыв? Я спросила: а что случилось? Она мне говорит: Машутка там. Я говорю: Как там? Не может быть! Она говорит: Маша только что, в полдвенадцатого, к нам звонила.
Мы тут же поехали домой и стали смотреть новости, звонить по всем телефонам. Я стала звонить ей на мобильный – отвечал автоответчик. Тогда я застыла на месте от ужаса. Мы позвонили знакомому, он в Холоне работает. Он все больницы обзвонил - ее нигде не было. Он нам сказал: съездите в морг, удостоверьтесь, что ее там нет. И мы поехали в морг.
Раиса Немировская: 15 лет. 7 лет назад они с мамой репатриировались в Израиль из Ташкента.
Любовь, мама:
Утром Раечка была в школе. После уроков она встретилась со своей подружкой Мариной, и они договорились пойти вечером на дискотеку. Я думаю, что они решили идти на эту дискотеку, потому что она была бесплатной для девочек. Мы ведь в последнее время трудно жили. Раечка мне, конечно, не сказала, что эта дискотека в Тель-Авиве. Я думала, что она у нас, в Нетании. Она вообще в первый раз в жизни поехала в Тель-Авив.
У нее было очень хорошее настроение. Только оделась она во все черное. Я очень не любила, когда она надевала черное. Я ей сказала – одень хоть что-то белое, верх или низ. Но она не захотела.
Рая сказала, что придет с дискотеки, как обычно, чтобы я не волновалась. И я не волновалась, я смотрела телевизор и ждала ее. Я думала, что она вернется в час-два ночи, и когда она не вернулась, начала волноваться… А потом приехали родители Марины и все рассказали. И мы вместе поехали их искать. И только под утро узнали о трагедии.
Сергей Панченко: 20 лет. Турист, приехал в Израиль из Комсомольска-на-Днепре. Единственный сын у матери.
Наталья, мама:
С утра мы все работали. Потом мы с мужем решили поехать в сауну, и уже выходили из дома, когда сын вернулся с работы домой. Мы с ним виделись буквально десять минут. Он остался дома, включил стиральную машину, как я просила. Часов в десять я позвонила ему на мобильный, и он сказал, что все сделал и что он уходит на дискотеку.
А у нас дома уже все было готово для шашлыков. Мы вернулись с друзьями из сауны, сели жарить шашлыки, и в двенадцать часов ночи сосед, израильтянин, нам сказал, что был взрыв в Дольфи. Конечно, мы тут же бросили эти шашлыки, вернулись в дом и стали смотреть телевизор. Там называли номера телефонов, по которым надо было звонить. Я все всматривалась в хронику, там же шел прямой репортаж – не мелькнет ли его лицо? И всю ночь, с 12 ночи по 5 утра, я звонила на его телефон. И около пяти утра мне по нему ответили. Я очень обрадовалась, думала, что это – он. Но меня просто пригласили приехать в больницу, и ничего больше не сказали. И тогда я взяла такси и поехала в Ихилов.
Елена и Юлия Налимовы: 18 и 16 лет. Пять с половиной лет назад с матерью и бабушкой приехали в Израиль из Екатеринобурга. Учились в школе Шевах-Мофет.
Алла, мама:
С утра они пошли в школу, а вечером собрались на дискотеку, потому что у младшей, Юли, 29 мая был день рождения, и они решили с подружками собраться и отметить его там, потанцевать.
Когда они вернулись со школы, попросили меня: мама, все, что есть в шкафу, мы уже надевали на дискотеку, давай поедем на базар и купим чего-нибудь новенькое.
И мы поехали на базар Кармель. Там была распродажа, и я купила: одной – брючки в обтяжечку, другой – бриджи, почти одинакового цвета, футболочки обеим коротенькие. Они были такие довольные, такие красивые… Накануне у Юли был день рождения, и подружки устроили ей вечеринку-сюрприз. Она вернулась домой с кучей подарков, счастливая и веселая.
Фаина, бабушка:
У Аллы сохранились платья, которые она носила, когда еще была молодой девушкой. И она говорит: девочки, давайте, оденьте-ка платья, которые я в детстве носила, посмотрю, какая я была в юности… Они надели эти платья, и как они бесились, что они только не творили! А Алла их фотографировала.
Алла, мама:
Все никак эту пленку не проявлю – сил нет.
Вечером они стали собираться на дискотеку, краситься, наряжаться. Я еще помогла Юлечке хвостики завязать, переплела их белыми резиночками – они «киски» называются, а Леночке попеняла: Алена, зачем ты ногти зеленым лаком покрасила? Но Лена сказала, что «понимаешь, мама, на дискотеке такой ультрасвет, это будет очень эффектно».
Они каждую пятницу ходили на эту дискотеку.
Юля все поторапливала Лену, боялась опоздать. На пятничные дискотеки они всегда ходили из пешком – денег на такси в субботу у них не было. А на дискотеку сами себе зарабатывали: раз в неделю подрабатывали официантками в кафе.
Бабушка:
Мы все время за них боялись и предупреждали, чтобы они не ездили автобусом, лучше пешком шли. Чтобы не ходили туда, где много народа. Но это, казалось, была такая безопасная дискотека. Там были все их подружки, все друзья.
Мама:
Кто мог представить, что террорист пойдет «русскую» дискотеку взрывать?! Даже и думать не думали об этом! Я их отпускала туда спокойно. Я только говорила – не отключайте мобильные телефоны, будьте со мной на связи…
Последний раз я увидела девочек в пол-одиннадцатого. «Ну, мы пошли», - сказали они. Бабушка, как обычно, сказала им: "Идите с Богом!" Они сказали, что придут в пять-полшестого утра. И ушли.
Бабушка:
У меня душа болела за них всегда. Они уходили – я спать не могла, пока они не придут. Они придут, я засыпала, как убитая. А так ходила по квартире все время…
А в этот вечер Алла тоже пошла гулять. А мы сидели с Сашей, младшеньким, ему 14 лет, и смотрели телевизор. И, видно, Саша услышал по телевизору, что был теракт там, где они были. А я сидела и ничего не понимала, потому что я иврита не знаю. Саша стал звонить по всем больницам… Ему везде отвечали – нет, нет, нет, нет… И вдруг мама пришла, и кричит ему: Саша, иди сюда. Она тоже все слышала.
Мама:
Я пошла гулять, в машине включили радио, и я услышала о взрыве. Было 12 часов ночи. Я сразу стала звонить девочкам на мобильные – они не отвечали. Я подумала, что пока я доеду до дискотеки, их уже всех увезут. Поэтому я сразу поехала по больницам.
Алексей Лупало: 17 лет. Приехал с родителями из Комсомольска на Днепре полтора года назад. Работал, помогал родителям и зарабатывал себе на учебу – хотел стать юристом.
.Иван, отец:
Алеша рано встал, потому что в полшестого утра ему надо было уже быть в Тель-Авиве на подработке. Я встал раньше него, приготовил ему легкий завтрак. Он покушал и уехал. Алеша должен был работать до десяти вечера, но там не было каких-то материалов, и в шесть часов вечера он уже был дома. Выскочил, помог нам занести сумки – мы с женой возвращались с рынка. Мы начали готовить ужин, а он торопился на встречу с друзьями. Мы принесли торт, позвали Алешу к чаю, а он говорит: «Нет, попью с вами чай уже после дискотеки. Вы меня дождитесь».
Мы не могли ему запретить выходить гулять - ведь он много работал, ему хотелось немножко отдохнуть, развлечься с друзьями. Не так часто они на дискотеку выходили, больше просто на улице сидели, играли на гитаре, слушали музыку. Часто ходили друг к другу домой.
А в этот день мы знали, что он идет на дискотеку, и не особенно волновались – он шел туда не в первый раз, и всегда все было в порядке. Мы не думали, что это может случиться на дискотеке. Мы были уверены, что нас это горе не коснется.
Любовь, мама:
Все равно мы всегда за него переживали. Всегда дожидались его с дискотеки, не ложились спать, все прислушивались к шагам за дверями. Он тихонечко заходил, боялся разбудить нас, думал, что мы спим.
Когда мы услышали про взрыв на дискотеке, стали набирать его номер мобильного – он не отвечал. Мы, зная его, думали, что он не может сейчас ответить, потому что оказывает кому-то помощь, не до телефона ему сейчас.
Ян Блюм: 25 лет. Работал охранником в этой дискотеке. Репатриировался из Киева с женой и дочкой полгода тому назад..
Ирина, жена:
Это была его первая работа в Израиле. Ему многие друзья говорили: «Ян, оставь это дело». А ему там нравилось: русская дискотека, общение. Он шел туда с удовольствием. Он всего полгода успел на ней поработать.
Накануне, в четверг, Ян работал ночью – кроме дискотеки, он охранял детский аттракцион.
В пятницу он приехал с работы, пошел на рынок, купил продукты. Потом забрал ребенка из садика, и мы прилегли днем немножко отдохнуть. Проснулись, покушали – и Ян уехал. Он хотел уже доработать этот день и больше не ходить на дискотеку, потому что на следующей неделе у него начинался отпуск. Мы купили билеты на самолет, хотели проведать родителей на Украине.
Он ушел в восемь вечера. Я теперь думаю: ведь он же хотел в этот день не пойти на работу, спрашивал меня: «Может, мне сделать выходной?». Я говорю: «Сделай». А он: «Ну, ладно, вот последнюю дискотеку отработаю - и все». Так и получилось – и все…
Мне запомнилось, что он взял с собой магнитную карточку поликлиники «Маккаби», которую раньше никогда не брал. Его друзья мне потом рассказывали, что он вдруг вытащил ее при всех и пошутил: «Все взяли больничную карточку?». Оставил дома свой мобильный, сказал мне, как обычно: "Пока! До утра!" И ушел.
А я гуляла с ребенком, потом мы вернулись домой, и я положила его спать. Часов в двенадцать ко мне пришла мама Сергея, друга Яна, еще его отец был у нас, мы сидели и смотрели телевизор. И вдруг позвонил Сергей и сказал о взрыве. Мы сразу стали звонить друзьям Яна, они начали нас успокаивать, что ничего страшного случиться с ним не могло. Когда я узнала, что Ян попал в этот взрыв, мы сразу поехали в больницу.
Марина Берковская: 17 лет. Вместе с родителями репатриировалась четыре с половиной года назад из Ташкента. Училась в школе Шевах-Мофет.
Лилия Жуковская, мама:
За полторы недели до взрыва, 21 мая, у Мариночки был день рождения. Все звонили, поздравляли ее, она получила поздравительную открытку от подружки из Ташкента…
В пятницу 1 июня она, как обычно, ушла в школу. Отзанималась. Я пришла с работы, накормила ее обедом. Потом пришел репетитор по математике. Они должны были заниматься полтора часа, но через час Марина вышла и сказала: мама, я очень плохо себя чувствую. Она стеснялась это сказать преподавателю сама, и я ему сказала.
После его ухода я села на диван смотреть телевизор, а она положила головку мне на колени и уснула. Пока она спала, пищал ее мобильный, но я не хотела ее будить.
Потом она проснулась, посмотрела на мобильный и спросила меня: "Почему ты меня не разбудила? Это меня Наталья на дискотеку зовет. Потом весь месяц будут экзамены, и нам некогда будет развлекаться".
А неделю назад она на этой дискотеке была - первый раз в жизни. Она все тянулась к русским компаниям, хотела пойти именно на русскую дискотеку.
Я ее уговаривала не ходить, так как там шумная музыка, и надо танцевать, а она плохо себя чувствует. Но не уговорила - она обещала Наташе, что пойдет. И она стала собираться, одеваться, краситься… Советовалась со мной, что надеть. Последнее время она очень похорошела: похудела, стала стройненькой, с хорошей фигуркой. Сидела на очень строгой диете, потому что, говорила, мальчикам нравятся худенькие.
Она надела розовую кофточку, а на шею - новую цепочку, с бабочкой. Потом эту цепочку, и эту бабочку, и сережки, и кулончик я по сто раз рисовала в Абу-Кабире…
Ключи и мобильный телефон она не взяла, чтобы не таскаться с сумкой. Мариночка сказала мне перед уходом: "Ты ложись спать, а когда я позвоню, ты открой, но свет не зажигай, и глаза не открывай, чтобы не проснуться". Они с Наташей хотели пойти пораньше, и не ждать всех друзей, потому что девочкам только до двенадцати был вход бесплатный. Если бы она их подождала! Они пришли туда через пять минут после взрыва.
Она меня спросила: "Ты меня проводишь?" Я ответила: "Сейчас возьму Чарлика (собачку), и мы с ним вместе проводим тебя до остановки".
Я вернулась с собачкой и пошла купаться. И поэтому, из-за шума воды, я не слышала взрыва. Я постелила Мариночке постель, чтобы, она могла сразу лечь спать, когда вернется, и положила рядом ее любимого мишку. Я уже собиралась ложиться, было десять минут первого, когда раздался первый звонок. Какой-то мальчик спросил Марину. Я говорю: Марина ушла с подружкой на дискотеку. А ты кто? Он говорит - одноклассник, и больше ничего не сказал.
Минут через пять – опять звонок. Звонила Маша. Она тоже спросила про Марину. И я опять сказала, что Марина с Наташей – на дискотеке. И спрашиваю: а что такое? Что вдруг ты ночью звонишь? Она сказала, что в Дельфинариуме был взрыв. Я спросила: "А Наташин мобильный ты знаешь?" Она мне дала номер телефона Наташи, я стала звонить по нему – он молчал.
Потом звонить стали беспрерывно. И я у кого-то спросила: как узнать, что там происходит? Мне сказали, что надо включить телевизор, там все показывают и сообщают. Я включила телевизор и увидела, что там творится. Поставила на стол около себя телефон, Маринин и свой мобильные, и по ним все время звонили и спрашивали, где она, а я не знала что отвечать. Я только говорила, что ее нет.
Потом я, наконец, дозвонилась до Наташи. Спросила: "Марина с тобой?" Она говорит: нет. Я говорю: "А где она?" Она отвечает: "Я не знаю. Тут был сильный взрыв, все испугались, что будет еще один взрыв, сказали нам бежать, мы побежали, и я не знаю, где она". Я ей сказала: "Найди ее!"
А в это время по телевизору начали передавать номера телефонов больниц, и я тут же начала звонить. Дозвониться было очень тяжело, все время было занято.
И везде мне говорили: нет. И я металась по квартире, от телевизора к телефонам, потому что все звонили.
Потом сообщили номер телефона мэрии, и я позвонила туда, попросила помочь, сказала, может, меня плохо понимают на иврите. Работница мэрии
сама стала звонить по больницам, а потом перезванивала мне и говорила, что ее нет, но списки уточняются, может, что-то выяснится.
Потом объявили номер телефона Абу-Кабира. И я дозвонилась туда и дала подробное описание, в чем она была одета, какие у нее были украшения и особые приметы.
Я все время смотрела на часы и высчитывала: автобусы не ходят, ну может, она в шоке, идет медленно, еще полчаса, еще десять минут, сейчас должна прийти, должна позвонить снизу, чтобы я ей открыла…
Потом позвонила Наталья, и сказала, что надо поехать в больницу. А я говорю: как же я уйду, если у Мариночки нет ключей? И потом, куда же я одна поеду, в какую больницу раньше? Она позвонила в четыре часа утра и сказала: я сейчас с мамой и братом подъеду за вами, вы спускайтесь вниз, и мы поедем вместе.
Я все продолжала думать: как же Мариночка попадет в дом, если меня нет дома? И я оставила ей записку у наружной двери: «Мариночка, я поехала тебя искать, с Наташей. Если ты придешь, то не уходи, позвони мне на мобильный. Твой и мой телефоны у меня с собой».
И мы поехали в ее искать.
Катрин Кастаньяда: 15 лет. 6 лет назад репатриировалась с мамой и отчимом в Израиль из Колумбии. Дружила с Аленой Шапортовой.
Люди, мама:
О том, что случилось, я узнала по телевизору. Муж смотрел телевизор, услышал о взрыве и спрашивает меня: Люди, где Катерин? Я ему сказала, что на дискотеке в Дельфинариуме. А он мне сказал, что там был взрыв. Мы стали смотреть телевизор, увидели девочку, похожую на Алену, но это была не Алена. Катерин по телевизору мы не видели. Но мы же знали, что она там! И мы поехали в больницу ее искать.
Ури Шахар: 32 года. Занимался организацией досуга детей в районном клубе Рамат-Гана.
Ури не собирался идти на дискотеку. После тяжелой трудовой недели в выходной день он гулял по Тель-Авивской набережной, а на стоянке возле Дольфи была припаркована его машина. Когда он выруливал оттуда, его и настигла взрывная волна.
Ури не был женат, и детей у него не было. Он работал в одном из клубов Рамат-Гана организатором отдыха детей. Его все очень любили. От их семьи к пострадавшим во взрыве в Дельфинариуме ездили две немолодые женщины – видимо, мама и тетя.
" />
